В августе 2008 Аланский Богоявленский женский монастырь, расположенный в Тамиске (Алагирский район Северной Осетии), оказался на пути следования российских военных, ополченцев с севера и тысяч беженцев из Южной Осетии. Сестры не только помогали тем, кто оказывался у стен обители, они самоотверженно вывозили людей из пылающего Цхинвала, рискуя жизнью, снабжали бойцов и мирных жителей водой, продовольствием и медикаментами. Спустя восемь лет осетинские монахини поделились воспоминаниями о тех событиях с корреспондентом Sputnik.

Начало

8 августа в половине шестого утра в монастырь приехали несколько высоких военных чинов и поинтересовались: сколько беженцев, а если понадобится — то и раненных, сможет разместить на своей территории монастырь. На вопрос обомлевших сестер что случилось, кто-то из суровых генералов буквально закричал со слезами в голосе: "Война! Война!".
К обеду сестры уже принимали беженцев — женщин с детьми, в первые же часы разместили больше ста человек. В монастыре, по просьбе военных врачей, даже развернули лазарет для легко раненных.

Старики

Сестры вспоминают, что на Транскаме в те дни пыль стояла столбом. По запыленной дороге в одну сторону двигались две колонны военной техники, в другую сторону шли кареты скорой помощи с раненными, тянулись автобусы и грузовые машины, переполненные беженцами.

Всех, кому на Севере некуда было идти, высаживали прямо у стен монастыря. На обочине дороги монахини постоянно находили растерянных стариков и старух, в тапочках на босу ногу, в домашней одежде.

Именно бегущие с Юга осетинские старики вызывали парализующий страх и растерянность. Сестры рассказывают, что, глядя на них, земля уходила из-под ног, было ясно, что, если уж они поднялись и оторвались от своей земли, от своих домов, дела совсем плохи.

Прихожане, помогавшие размещать беженцев, вспоминают, как старики стеснялись лечь на приготовленные для них постели, боялись испачкать чистые простыни, а по ночам плакали украдкой…

Слухи

Связи с Цхинвалом не было. Телефоны не работали, те, кому удавалось дозвониться до охваченного войной города, говорили, что ополченцы просят не звонить им, так как грузины вычисляют местоположение по сигналам мобильных.

 
© SPUTNIK/ АЛЕКСЕЙ КОВАЛЕВ

Женщины находились в полной безвестности относительно судеб оставшихся в Цхинвале мужчин — мужей, сыновей, братьев. Все осложнялось тем, что периодически, непонятным образом до них доходила информация о гибели кого-то из родных.

В такие моменты монахини делали все возможное, чтобы выйти на связь с осетинскими батальонами на Юге и выяснить, что на самом деле с тем или иным бойцом. Говорят, чаще везло — информация о гибели не подтверждалась, но между этими двумя словами "погиб" и "жив" лежали часы ожидания, отчаяния и надежды. А иногда на то, чтобы уточнить информацию, уходило по несколько дней.

Отчаяние Дзерассы (вспоминает мать Феодосия)

Среди беженцев была женщина с четырьмя детьми, беременная пятым ребенком. Ее звали Дзерасса. Здесь, уже в монастыре, ей кто-то сообщил, что ее муж погиб, а дом сгорел. У нее началась истерика. Она плакала, спрашивала, что теперь будет с ее детьми, говорила, что хочет избавиться от своего еще нерожденного ребенка. Наша матушка Нонна сначала слушала, слушала, а потом как повысила на нее голос: "Да что же ты себе позволяешь? Там фашисты наших детей убивают, а ты здесь сама, своими руками хочешь задушить своего ребенка? Поехали, отвезем тебя в лучший абортарий!" Она одумалась, успокоилась как-то, ну все, конечно, стали ее утешать, обнадеживать.

Всю следующую ночь мы с сестрами пытались дозвониться до Цхинвала, чтобы прояснить судьбу ее мужа. К утру каким-то чудом дозвонились до Сергея Кокоева — теперь он отец Сергий, он как-то нашел ее супруга, оказалось, что он жив-здоров, и дом их цел, не пострадал, только стекла выбило взрывной волной. Утром ей это все сообщили.
Уже после войны у Дзерассы родилась девочка с огненно-рыжими волосами и зелеными глазами, назвали ее Миланой.

Водитель (вспоминает мать Маргарита)

История, которую помню, касалась водителя автобуса. В те дни эти микроавтобусы без остановки ездили туда-обратно, вывозили людей. Но их все равно не хватало. Однажды ночью один такой автобус приехал, привез очередную партию беженцев в палаточный город. А когда возвращался остановился около монастыря. Ребята, которые дежурили ночью на входе, завели водителя в монастырь и хотели накормить. Он отказался, попросил лишь прилечь отдохнуть. Тогда его проводили в корпус для паломников. Мужчина сел на кровать и заснул мгновенно. Сторожа потом рассказывали, что сами с него обувь сняли, нормально уложили, потому что он просто отключился. Несколько суток человек вообще не спал и вывозил людей. А когда он проснулся, через несколько часов, он даже стакана воды не выпил, сразу сел за руль и опять поехал в Цхинвал.

История Лолиты (вспоминает игуменья Нонна)

Лолита жила над Цхинвалом в Тбете, семья большая: муж, жена и десять детей, жили они очень скромно. Муж и старшие сыновья ушли воевать. Лолита одна, с восемью детьми, один из которых болен ДЦП, и самой младшей, которой было тогда восемь месяцев, прятались в крохотном подвале. Когда грузины стали наступать, она зажимала младшей дочке рот руками, чтобы та плачем не привлекала внимание к их подвалу. В какой-то момент женщина вышла из подвала и увидела осетинских ополченцев, те успели ей подать знак, чтобы она уходила из дома. Мгновение спустя ребят у нее на глазах расстреляли.

Прямо за домиком Лолиты росла кукуруза, уже высокая стояла к тому времени, грузины ее подожгли. Схватив в охапку детей, Лолита бросилась бежать через горящее кукурузное поле. Она бежала через огонь от "цивилизованных грузинских военных", потом шла пешком через лес, на дороге ее с детьми кто-то подобрал и довез до Дзау.

Лолиту мы увидели на Дзауской площади. 9-го мы выехали в Цхинвал, но в Дзау нас остановили, дальше не пускали. За ночь сюда стянулись и беженцы, и ополченцы с севера, и военная техника… Через грузинский анклав не пускали, а на Зарской дороге был бой. Часов в пять утра начался обстрел Дзауской площади — грузинские самолеты стали расстреливать скопления людей. Мы жутко испугались, Слава Богу, смогли выбраться оттуда и вывезти полную машину стариков. Возвращались в тот день несколько раз и все вывозили, вывозили стариков.

Когда приехали в очередной раз, я и увидела Лолиту: она стояла у забора и к ней со всех сторон липли дети. Они вместе были как памятник бесчеловечности…

Мы посадили их в свою машину и поехали на Север. Всю дорогу на руках у меня сидел ребенок в розовом свитере. Я ни о чем не думала, только о том, как добраться в этой машине, заполненной детьми, до границы. Когда наконец миновали таможню, я немного расслабилась и, наконец, спросила ребенка: "Как тебя зовут?" — рассчитывая услышать девчачье имя. А он мне суровым голосом говорит: "Аслан". Мы стали все хохотать. Я смеюсь и говорю: "А я всю дорогу думала, что ты — девочка! Ну, Аслан, поздравляю, вот ты приехал за границу". 

Тоннель

В тоннеле был конечно сущий ад. Как в фильме ужасов: подъезжаешь к тоннелю, а из него идет гарь, черный дым. Портал выглядел, как пасть дракона. Ты туда заезжаешь и уже через три минуты ничего не видишь, кроме части капота машины, и только угадываешь по двигающемуся по другой стороне свету фар, что на тебя идет броня, которая может просто раздавить. Впереди ехала "Нива", водитель попытался пойти на обгон и въехал под технику. Образовался затор. И таких заторов было множество. Каждый метр давался с невероятным трудом. Конца тоннелю не было видно. Мы пытались смочить водой марли и дышать через них… Но даже это не помогало. Дышать было нечем, дети теряли сознание. Когда, наконец, появился свет — это был действительно "свет в конце тоннеля".

На Юг и обратно (вспоминает мать Маргарита)

Мы же не знали, сколько будет длиться война, нам казалось, что это будет бесконечно долго. 10-го или 11-го, точнее уже не вспомню, до нас дозвонились из Цхинвала ребята, которые на передовой были, и попросили привезти таблетки, обеззараживающие воду — сказали, что источники отравлены. Мы позвонили в МЧС, попросили эти таблетки, а нам ответили: мы сами повезем все, что надо, через два дня. Но нам казалось, что эти два дня тоже важны, мы загрузили "Газель" водой, провизией, теплыми вещами и поехали в Цхинвал.

Когда проезжали анклав, нас остановила женщина, в руке она держала российский паспорт. Мы остановились, а она стала плакать и протягивать мне этот паспорт, показывая таким образом, что она гражданка России. Сказала, что в Цхинвале у нее умер брат в подвале своего дома, а сама она жила в Тамарашени, была замужем за грузином. Мы подвезли ее в Цхинвал, конечно. Меня тогда убило, что она этот паспорт все показывала, словно без паспорта и человек уже не человек.

Помню то чувство, когда мы заехали в город. После информации, которая до нас доходила в первые сутки, мне казалось, города больше нет, казалось, он стерт с лица земли. Но когда мы въехали — город был! Да, он горел, был разрушен, расстрелян, но посреди всего этого были подбитые, сгоревшие грузинские танки. И это впечатление было самым сильным. Подбитые танки агрессора поражали больше, чем все остальные разрушения.

 

Мы выгрузили все, что привезли и решили на обратном пути забрать кого-то из раненных. Нас проводили в Красный Крест, но там раненных уже не было, всех забрали. Мы случайно встретили на дороге женщину, она была вся в кровоподтеках. Человек, который сопровождал нас по городу, спросил нужна ли ей помощь. Она заплакала и стала кивать головой. Она жила рядом, из ее дома вышло несколько молодых людей, ребята и девушки, у них у всех были ссадины, кровоподтеки, у девушки одной была сплошная гематома от головы до пяток. У самой этой женщины — их матери, было оторвано веко. Мы посадили всех в машину и поехали на Север. Это оказалась азербайджанская семья. Они когда-то из Тбилиси бежали, обосновались в Цхинвале, жили там.

На Руке милиция останавливала машины, говорили, что на серпантине машины расстреливают. И еще они искали кого-нибудь кто знает грузинский.
Оказывается, поймали волну переговоров снайперов грузинских, кто-то знал грузинский и стал переводить, я сама слышала эти переговоры и перевод. Один другого спрашивает: "Что там, что там?", а другой отвечает: "Все нормально, трупы!" Мы потом увидели на серпантине расстрелянную "Оку" с беженцами и да, в ней были трупы мирных людей…

Ленточки для "Востока" (вспоминает мать Сарматия)

В один из дней мы раздавали еду на дороге, у монастыря, кормили солдатиков, которые ехали мимо, дарили им иконки и ленточки со словами из 90-го Псалма "Живый в помощи Вышнего".

А в это время по Транскаму ехал чеченский батальон "Восток". Их надо было видеть — они на броне, как на диване сидели! Увидели, что я ленточки раздаю, вдруг остановились, с брони соскочили подбежали и забрали у нас все зеленые ленты и сразу их на головы повязали. Это надо было видеть: чеченские солдаты с повязками "Живый в помощи Вышнего"! И с брони нашей матушке рукой махали: мол, перекрести нас…

А у дороги мы соорудили иконостас. Чтобы все, кто едет на Юг, ополченцы, солдаты могли приложиться к иконам. Когда война закончилась мы иконостас разобрали, а иконы в монастырскую лавку вернули. Одна женщина купила у нас "Казанскую икону Божьей Матери" из этого импровизированного иконостаса. Она живет в Италии, уехала туда, а через неделю позвонили и сообщила, что икона замироточила.

Американец (вспоминает игуменья Нонна)

В дни войны в монастыре побывали десятки правозащитников, чиновников и журналистов со всего мира. Как-то приехал американский журналист. Спросил разрешение увидеться с беженцами. Я спросила, зачем они ему? Хотите посмотреть на тех, кого довели до такого плачевного состояния?

А он с удивлением спрашивает: "Вы" это кто?", а я ему: "Ваше правительство и ваша политика. Что вам не живется на вашем континенте? Вся грузинская армия оснащена вашим оружием. Почему вы не можете спокойно жить. Дайте нам жить спокойно, здесь, у себя дома".

А он настаивает: "Можно я поговорю с беженцами, я хочу знать, что они об этом думают".

Я говорю — разрешу, если вы напишите правду. Если напишите правду, я буду молиться за вас до конца своих дней. А если напишите ложь — как это делают все западные журналисты — я вас "анафеме придам".

И потом мне показывали статью его, и знаете, он написал очень правдивую статью! И вот я молюсь теперь за него. Имя не помню, ничего не помню, так и молюсь, говорю: "и за того журналиста, который честно делал свое дело".

"Стол переговоров" (вспоминает мать Маргарита)

А как-то приехала целая делегация чиновников, депутатов. Нам позвонили из правительства республики, попросили их встретить и сопроводить к беженцам. Когда мы пришли в центр, все женщины собрались, такие зажатые, уставшие, все с детьми на руках… И вдруг один из приезжих депутатов начал перед этими измученными женщинами вещать, что Южная Осетия — часть Грузии, а Грузия — независимое государство, и что надо осетинам садиться за стол переговоров…

И тут одна из молодых женщин, Люда Ханикаева, не выдержала и говорит ему: "Послушайте, у меня бабушка была беженкой, потом мама была беженкой — бежала со мной на руках. Теперь я сама беженка и у меня на руках уже мои дети, но запомните и передайте тем, кто вас прислал: если надо будет, я вернусь домой вместе со своим месячным ребенком, встану рядом со своим воюющим мужем и стану защищать свою Родину, потому что моя Родина — это Южная Осетия, а не какая-то там Грузия!".

Долгая молитва за независимость

Сестры рассказывают, что еще в первые дни основания обители, в 2002 году, они составили особую, просительную молитву "о свободе и независимости Южной Осетии". И с тех пор, каждое утро в Аланском женском монастыре начиналось словами этой молитвы, а каждый вечер завершался ею же. В 2008 году, когда война закончилась, а независимость Южной Осетии, наконец, была признана, в монастыре сутки, словно на Пасху, звонили колокола. 

Источник: Дзерасса Биазарти, Sputnik Южная Осетия

Running sportsnike charles barkley sneakers for sale cheap