Юрий Кучиев - прославленный сын осетинского народа, величина в ледокольной навигации, человек, служивший на всех атомных ледоколах, начиная с первого - «Ермака». Кучиев - мужественный капитан, первым достигший Северного полюса, Герой Советского Союза, кавалер высших наград СССР. Сам Юрий Сергеевич считает, что говорить о людях нужно проще, без захваливания и пафоса. Он не любит говорить «я». Но просто сказать, что в конце июня - начале июля по приглашению президента страны Эдуарда Кокойты в Южной Осетии гостил капитан атомного ледокола «Арктика» Юрий Кучиев, это мало. Нам не просто представилась счастливая возможность встретиться и познакомиться с капитаном, увенчанным многими регалиями. Мы пообщались с Человеком, для которого честь, совесть, труд, достоинство, настоящий патриотизм - не красивые слова, а вся прожитая жизнь. Он давно уже на пенсии, Капитан - «истребитель льда», но не меняет своих принципов, чтобы вписаться в сегодняшнюю действительность. Сейчас Юрию Сергеевичу 83 года и он по-мальчишески легок и бодр. Любит простоту, чурается церемоний. Красиво шутит и может отпустить крепкое словцо, чтобы охарактеризовать многие из явлений новейшей истории. В его устах такая критика звучит убедительно, потому что он сам - славная страница истории, человек крепкой закалки, подаривший человечеству свой благородный труд.
Элина Бестаева (ныне монахиня Георгия, насельница Аланского Богоявленского женского монастыря) и капитан атомных ледоколов “ |
- Юрий Сергеевич расскажите о своем детстве: где Вы его провели, кто были Ваши родители?
- Мой отец был наркомом земледелия Северной Осетии, старым коммунистом, коим остался до своей гибели в конце 30-х годов, мама - Хетагурова, из Нара. Она была домохозяйкой, не разгибая спины, готовила, убирала, потому что у нас был «проходной двор». Очень часто приезжали люди из села, да и нас самих было четверо детей. Мама была деятельной женщиной и могла пойти по общественной линии, но отец запретил ей, говорит, детьми занимайся.
Сам я родился в Тибе, но первые два года жизни провел в Наре. Потом мы перебрались во Владикавказ. Но я любил бывать в Наре, особенно, когда еще не учился. Это место запомнилось на всю жизнь как самое приятное. Красивее места я не видел. Это сейчас Нар испоганили, «цивилизацией», загадили все начисто.
- Вы с детства мечтали стать моряком?
- Не поверите, но я никогда ни хотел быть моряком. Всегда мечтал быть летчиком, однако отец был против. Он вообще был против моей военной карьеры Характер у меня был неуправляемый, сумасбродный, если хотите. Но все решил случай. Мы жили тогда в Ардоне, и однажды у меня сильно разболелся коренной зуб. Я в отчаянии взял большой гвоздь, раскалил его и засадил в «дупло». Прожег десну, пошел запах паленой кости, я заорал. Что было потом, точно не помню, но когда боль стала успокаиваться, слышу, мама говорит отцу: «Ты знаешь, он же воин. Не надо запрещать, пусть будет военным». И отец намотал это на ус. Он узнал все обстоятельства, где и как принимают в летные школы, и поставил мне условия. Первое: окончить школу на «отлично», только отличников брали в Военно-воздушную академию им. Жуковского. Он мне говорил так: вот ты сейчас автомобилем управляешь, потом самолетом, но ты не знаешь технологии производства, или физики самолетов. Пока стань инженером, а потом летчиком. И будешь настоящим профессионалом. Сейчас, кстати, так и готовят специалистов, выпускают инженеров-летчиков.
Это был мой Рубикон. Я окончил школу на «отлично». Но тут произошло совершенно непредвиденное обстоятельство - отец был арестован, и, впоследствии, как оказалось, уничтожен как враг народа. Другими словами отец был репрессирован, хотя он был коммунистом до мозга костей. Потом, правда, извинились, но было уже поздно…
Это обстоятельство наложило свой отпечаток и на мою судьбу. Я был сыном репрессированного, и, значит, ни о каком поступлении в академию не могло быть и речи. Меня не взяли и в механико-машиностроительный институт, который сейчас называется институтом им. Баумана...
В то время депутатом Верховного Совета СССР от Северной Осетии был известный полярный летчик Марк Иванович Шевелев. И я, такой настырный, оскорбленный до глубины души всем происходящим безобразием, обратился к нему… Марк Иванович хлопотал длительное время, но в итоге пришел окончательный ответ: мне было отказано в армии вообще, начисто. Это был кошмар...
Тогда, как я теперь предполагаю, Шевелеву, наверное, вообще посоветовали загнать меня подальше, чтобы я не проявлял чрезмерную и опасную настойчивость. И он, хороший, безусловно, человек, командировал меня на Диксон матросом и в начале июня 1941, перед самой войной, я оказался на своем первом корабле. Так завершилась моя мечта детства - быть летчиком. Став уже взрослым человеком, я в ретроспективе подумал, что летчик Марк Шевелев негласно сопровождал меня всю жизнь. И даже в стратегическую ледовую разведку к Северному полюсу рекомендовал меня именно он, будучи уже в чине генерал-лейтенанта. Более того, когда мы добрались до точки полюса, он облетел это место и поздравил меня с таким достижением. Но на эту тему у нас никогда не было с ним разговора.
- Без каких качеств нельзя представить настоящего моряка?
- Надо просто быть нормальным человеком. Знаете, арктическая среда резко отличается от обычного моря. А «ледорубщики» резко отличаются от флота торгового. У последних преобладают меркантильные соображения, а у «ледорубщиков» стихия, атмосфера сражения выковывает определенные человеческие качества. Там абсолютно неприемлемы ложь и лицемерие, абсолютно. Ты можешь изображать из себя кого угодно, но тебя раскусят моментально и дадут точную оценку. Ежели ты не вписываешься по нужным параметрам в коллектив - отторгнут сразу же. Такая там среда. Мне повезло в том плане, что меня хорошо приняли на корабле. Вроде, какой из меня моряк, приехал белоручка после десятилетки. Но, к примеру, в первый же день, я не побрезговал вымыть туалет вручную. Потом оказалось, что северяне были прекрасно осведомлены о нашем земляке Хаджи-Мурате Дзарахохове. Он, как говорится, хорошо «наследил» на Севере. Экипажи арктических ледоколов «Ермак», «Красин» в основном комплектовались из архангелогородцев и нижевологодцев, а он как раз в тех краях воевал. Дзарахохов был очень авторитетным, помогал беднякам и оставил о себе великую память. Вот потому меня и приняли хорошо, хотя я не всегда бывал тактичен, был дерзок и это, естественно, не воспринималось окружающими как должное.
Помню, был такой случай. Стояли мы на Диксоне, на якоре, и капитан распорядился объявить выходной день. Я уже был старпомом и возмутился, зная, что такое Диксон. Это голые скалы, а в магазине есть спирт и шампанское, гремучая смесь. Матросы напились и устроили целый бедлам. На другой день я решил навести порядок. Когда матросы поднимались с берега на палубу, стал отнимать у них бутылки и выбрасывать за борт. Один из матросов бросился за своей бутылкой и чуть не утонул. Я понял, что сделал что-то не то и ушел в каюту обескураженный. За мной пришел старший кочегар и говорит: «Ты что себе позволяешь? Что, думаешь, ты великий моряк и можешь людьми и их деньгами распоряжаться? Ты должен был отобрать бутылку, а когда у него будет день рождения, отдать». Он показал мне, что я бестактно себя вел. И еще он сказал: «Ты имей в виду, мы тебя уважаем, потому что уважаем Хаджи-Мурата Дзарахохова». С тех пор я почувствовал особую ответственность в плане принадлежности к осетинскому народу. Об этом громко говорить не надо, но так было. Тогда человек был патриотом большой великой Родины, а о том, что есть маленькая Осетия, даже и не думал. А вот этот случай заставил задуматься.
- Вы не хотели стать моряком, но море полюбили?..
- Если скажу, полюбил, это будет неправда. Да я рвался в море, потому что выработался ритм борьбы. Во льдах все время идет борьба: здесь давит, там тащит, корабли застревают, и эта мясорубка, борьба со стихией страшно увлекает. Я не стал летчиком-истребителем, но я стал истребителем льда.
Однако море разлучает с берегом, а берег это все. Берег - это любовь, жена, дети. Когда я приходил домой после длительного плавания, дети называли меня дядей… И они выросли, практически, без моего влияния…
- Юрий Сергеевич, какое значение имел Ваш поход на Северный полюс?
- Он имел два значения: первое - престиж, потому что это была давняя мечта человечества - подплыть к точке Полюса на корабле. Вторая задача - главная, и этим объяснялось присутствие на корабле министра Морского флота Гуженко, определить тактико-технические возможности атомного ледокола «Арктика», стратегию развития арктического судоходства будущего и, соответственно, строительства ледокольного и ледокольно-транспортного флота. Обе эти задачи были успешно выполнены.
- А что самое сложное в арктической экспедиции?
- Моральная ответственность. Порой мы на трассе делали такую работу, которая несравнима по трудности с тем, что мы делали позже на полюсе. На полюс мы шли одни, за нами никого не было, и мы выбирали дорогу, как нам надо. Главную роль в нашем походе играли, конечно, вертолетчики. Настоящие герои этой экспедиции, в этом я глубоко убежден и никому не льщу, - это они. Шестьдесят часов пролететь на вертолете очень опасно. Именно они нас выводили. Ледовые поля рубить напропалую нельзя, можно застрять. Поля - по 5 км в поперечнике и толщина невероятная, и потому мы выбирали путь, обходя поля. Так как лед постоянно дрейфует, там есть слабины, и мы шли по кромкам этих слабин. Вот это была ответственность - не сломаться. Главное не сломать валы, винты ломались многократно и водолазы меняли их под водой. Помню, первую лопасть мы меняли двое суток, а вторую уже сутки, наловчились ребята, хотя лопасти весили около трех тонн. Но если бы сломались валы - мы бы встали…
- Вы не пишете воспоминаний обо всем этом?
- Когда я уходил на пенсию, пароходство мне даже компьютер подарило. С намеком. Конечно, русским языком я владею достаточно хорошо, могу самостоятельно мыслить, никому в глаза не смотрю, не жду. Но мемуарная литература, я обратил внимание, страдает «яканьем». Это недостойно, неприлично даже. Хотя и этого можно избежать, если постараться. Книжка для меня больной вопрос. Почему? Я, как обыватель, как капитан, вышедший на пенсию, достаточно хорошо обеспечен по нынешним временам. А мои соратники - цвет нации, люди, овладевшие ядерной энергетикой в экстремальных условиях, бедствуют. На ледоколах не было ни одного случая лучевой болезни, так умело они управляли установкой. Но огромная ответственность, психологические нагрузки, гиподинамия подкосили здоровье людей. И они сейчас нищенствуют. По местным меркам нет, но в России получать пенсию в две тысячи рублей - это очень мало. Их обидели. Я пытаюсь выйти на самые высшие инстанции… Недавно хоронили моряка-красавца, крепыша Юру Пелевца, и я сбежал с похорон, потому что его хоронили как бомжа. А вы говорите писать. Писать книгу в условиях, когда мои люди бедствуют, я не могу. На компьютере я печатаю бумаги, касающиеся моих ветеранов, чтобы им выплатили, что полагается. До тех пор, пока я не пробью это, я не буду ничего писать. Зачем нужны книги, когда люди страдают?!
- Расскажите о вашей семье, кем стали ваши дети?
- У нас трое детей. Старший по образованию физик-теоретик, работал в физтехе им. Иоффе. А в эти тяжелые годы, когда в науке многое рухнуло, он уехал по контракту в Австралию, и сейчас работает в Сиднейском университете. Жена и сын у него программисты. Кстати, у моего внука
Станислава двое детей, так что я уже дважды прадед. Мои младшие сын и дочь, Таня и Сережа, - двойняшки. Сережа стал командиром Ту-154, летает в Европу, на Ближний Восток. Таня - швея-модельер. Ее сын, мой любимый внук Дима, не выбрал никакой романтической профессии, он повар, работает на «Балтике», у нашего земляка Болоева.
Супруга моя скончалась три года назад, с детства она была поражена пороком сердца, который не позволял ей быть матерью. А она это скрыла от меня, родила троих детей и сердце свое доконала. Я узнал об этом очень поздно. Она тяжело умирала, мы девять месяцев скитались по клиникам.
- Как часто Вы приезжаете в Осетию и с кем на Юге поддерживаете связи?
- Когда работал, я каждый август считал своим долгом приезжать на родину. В Северной Осетии у меня живет младшая сестра Зиночка. А на Юг я первый раз приехал еще по зову Феликса Сергеевича Санакоева. А так у меня здесь много друзей - Алексей Маргиев, Борис Багаев, Павел Тедеев, Сергей Бетеев.
- Вы остались коммунистом?
- Я был и остался коммунистом на всю жизнь, потому что совершеннее этой идеологии нет. То, что мне навязывают воровскую демократию, я не приемлю. Правда, я убедился, что социализм надо строить чистыми руками. Воровать нельзя - ни духовно, ни материально. А у нас партия засорилась. Ее должен был возглавить не такой ренегат, как Горбачев, а настоящий, чистый человек. Коммунизм - абсолютное равенство всех - это фантазия. Но социализм - это реальная идея. Такого расслоения, как сейчас, быть не может. Какой-то Ходорковский имеет 8 млрд., а пенсионерка, которая строила страну, бедствует. А учителя, врачи… Они же стали взяточниками, потому что им не на что жить.
- Хорошо, что Вы к нам приехали, мы даже не поверили возможности пообщаться с Вами…
- Знаете, я приехал, наверное, последний раз. Скажу почему: я плохо перенес переезд через перевал. Никогда меня так не укачивало, хотя ледоколы в открытом море качает страшно. А тут у меня был гипертонический криз. Так что, если только самолетом или вертолетом прилечу, это я переношу великолепно (смеется), а так сложно.
Элина Бестаева, Юрий Вазагов
газета «Молодежь Осетии»